Неточные совпадения
Совершенно успокоившись и укрепившись, он
с небрежною ловкостью бросился на эластические подушки коляски, приказал Селифану
откинуть кузов назад (к юрисконсульту он ехал
с поднятым кузовом и даже застегнутой кожей) и расположился, точь-в-точь как отставной гусарский полковник или сам Вишнепокромов — ловко подвернувши одну ножку под другую, обратя
с приятностью ко встречным
лицо, сиявшее из-под шелковой новой шляпы, надвинутой несколько на ухо.
Я поднял голову — на табурете подле гроба стояла та же крестьянка и
с трудом удерживала в руках девочку, которая, отмахиваясь ручонками,
откинув назад испуганное личико и уставив выпученные глаза на
лицо покойной, кричала страшным, неистовым голосом.
Дальше пол был, видимо, приподнят, и за двумя столами, составленными вместе, сидели
лицом к Самгину люди солидные, прилично одетые, а пред столами бегал небольшой попик, черноволосый,
с черненьким
лицом, бегал, размахивая, по очереди, то правой, то левой рукой, теребя ворот коричневой рясы,
откидывая волосы ладонями, наклоняясь к людям, точно желая прыгнуть на них; они кричали ему...
Девочка некоторое время слушала и спешила-спешила, наклонив голову и закрывшись вуалем, боясь и трепеща, но вдруг остановилась,
откинула вуаль
с своего очень недурного, сколько помню, но худенького
лица и
с сверкающими глазами крикнула нам...
По одну сторону старичка наполнял кресло своим телом толстый, пухлый судья
с маленькими, заплывшими глазами, по другую — сутулый,
с рыжеватыми усами на бледном
лице. Он устало
откинул голову на спинку стула и, полуприкрыв глаза, о чем-то думал. У прокурора
лицо было тоже утомленное, скучное.
— Ах, это Александр Федорыч! — первая сказала мать, опомнившись. Граф приветливо поклонился. Наденька проворно
откинула вуаль от
лица, обернулась и посмотрела на него
с испугом, открыв немного ротик, потом быстро отвернулась, стегнула лошадь, та рванулась вперед и в два прыжка исчезла за воротами; за нею пустился граф.
Здесь можно бы кончить эту грустную повесть, но остается сказать, что было
с другими
лицами, которые, быть может, разделяли
с Серебряным участие читателя. О самом Никите Романовиче услышим мы еще раз в конце нашего рассказа; но для этого надобно
откинуть семнадцать тяжелых лет и перенестись в Москву в славный год завоевания Сибири.
Во все время этого дружеского объяснения приемыш стоял понуря голову и крепко упирался грудью в конец весла. Он слова не сказал, но конец весла яростно рыл землю. Руки Гришки не переставали
откидывать с нетерпением волосы, которые свешивались на
лицо его, принужденно склоненное на грудь.
Это помещение, не очень большое, было обставлено как гостиная,
с глухим мягким ковром на весь пол. В кресле, спиной к окну, скрестив ноги и облокотясь на драгоценный столик, сидел,
откинув голову, молодой человек, одетый как модная картинка. Он смотрел перед собой большими голубыми глазами,
с самодовольной улыбкой на розовом
лице, оттененном черными усиками. Короче говоря, это был точь-в-точь манекен из витрины. Мы все стали против него. Галуэй сказал...
Когда он
откинул свой треух на плечи, я увидал молодое, раскрасневшееся от мороза
лицо мужчины лет тридцати; крупные черты его были отмечены тем особенным выражением, какое нередко приходилось мне замечать на
лицах старост арестантских артелей и вообще на
лицах людей, привыкших к признанию и авторитету в своей среде, но в то же время вынужденных постоянно держаться настороже
с посторонними.
Но полковник, заметивший бродягу еще на половине своего пути, оказал ему более внимания. Он прибавил шагу, потом, приблизившись, быстро и внезапно остановился, причем ножны его сабли
с размаху ударили по коротким ногам.
Откинув назад голову
с широким добродушным
лицом, он взглянул на бродягу из-под громадного козырька и хлопнул себя рукой по бедру.
Она сначала не поняла, откуда слышится зов. Потом
откинула вуаль
с лица, подняла голову, и наши взгляды встретились.
Бодростина вместо ответа спокойно подала ему свою правую руку, а левой
откинула вуаль. Она тоже несколько переменилась
с тех пор, как мы ее видели отъезжавшею из хуторка генеральши
с потерпевшим тогда неожиданное поражение Гордановым. Глафира Васильевна немного побледнела, и прекрасные говорящие глаза ее утратили свою беспокойную тревожность: они теперь смотрели сосредоточеннее и спокойнее, и на всем
лице ее выражалась сознательная решимость.
Горе победителям!», а кругом: смешные анекдоты, литературовед залихватски бренчит на рояле, театральный критик
с огненно-рыжей бородой и
лицом сатира подпрыгивает на правой ноге,
откинув левую назад и вытянув руку вперед, а против него длинноногая жена беллетриста старается у него
Ося молчал, ошеломленный. Правда, он знал, что имя матери не произносилось в присутствии отца, помнил, как последний строго и жестко осадил его, когда тот осмелился однажды обратиться к нему
с расспросами о матери, но он был еще настолько ребенком, что не раздумывал над причиной этого. Станислава Феликсовна и теперь не дала ему времени на размышление. Она
откинула его густые волосы со лба. Точно тень скользнула по ее
лицу.
Они прошли в глубь рощи, в такое место, откуда их нельзя было видеть. Незнакомка медленно
откинула вуаль. Она была не особенно молода, лет за тридцать, но
лицо ее,
с темными, жгучими глазами, обладало своеобразной прелестью. Такое же очарование было в ее голосе. Хотя она и понижала его почти до шепота, но в нем все-таки слышались глубокие, мягкие ноты. Она говорила по-русски совершенно бегло, но
с иностранным акцентом, что доказывало, что этот язык не был ей родным.
На
лице, полуоткрытой шее и на руках не видно было никаких знаков насилия. Ее прекрасные, как смоль черные волосы были причесаны высоко, по тогдашней моде, и прическа, несмотря на то, что княжна лежала,
откинув голову на подушку, не была растрепана, соболиные брови оттеняли своими изящными дугами матовую белизну
лица с выдающимися по красоте чертами, а полненькие, несколько побелевшие, но все еще розовые губки были полуоткрыты как бы для поцелуя и обнаруживали ряд белых как жемчуг крепко стиснутых зубов.
— De beaux hommes! [Славный народ!] — сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который
с уткнутым в землю
лицом и почернелым затылком лежал на животе,
откинув далеко одну уже закоченевшую руку.